Когда Потемкин сделался после Орлова любимцем императрицы
Екатерины, сельский дьячок, у которого он учился в детстве читать и
писать, наслышавшись в своей деревенской глуши, что бывший ученик
его попал в знатные люди, решился отправиться в столицу и искать его
покровительства и помощи.
Приехав в Петербург, старик явился во дворец, где жил Потемкин,
назвал себя и был тотчас же введен в кабинет князя.
Дьячок хотел было броситься в ноги светлейшему, но Потемкин
удержал его, посадил в кресло и ласково спросил:
- Зачем ты прибыл сюда, старина?
- Да вот, ваша светлость,- отвечал дьячок, пятьдесят лет Господу
Богу служил, а теперь выгнали за ненадобностью: говорят, дряхл, глух и
глуп стал. Приходится на старости лет побираться мирским подаяньем, а
я бы еще послужил матушке-царице - не поможешь ли мне у нее чем-
нибудь?
- Ладно,- сказал Потемкин,- я похлопочу. Только в какую же
должность тебя определить? Разве в соборные дьячки?
- Э нет, ваша светлость, возразил дьячок,- ты теперь на мой голос
не надейся; нынче я петь-то уж того - ау! Да и видеть, надо признаться,
стал плохо; печатное едва разбирать могу. А все же не хотел бы даром
хлеб есть.
- Так куда же тебя приткнуть?
- А уж не знаю. Сам придумай.
- Трудную, брат, ты мне задал задачу,- сказал улыбаясь
Потемкин.- Приходи ко мне завтра, а я между тем подумаю.
На другой день утром, проснувшись, светлейший вспомнил о
своем старом учителе и, узнав, что он давно дожидается, велел его
позвать.
- Ну, старина,- сказал ему Потемкин,- нашел я тебе отличную
должность.
- Вот спасибо, ваша светлость, дай Бог здоровья.
- Знаешь Исаакиевскую площадь?
- Как не знать; и вчера и сегодня через нее к тебе тащился.
- Видел Фальконетов монумент императора Петра Великого?
- Еще бы!
- Ну так сходи же теперь, посмотри, благополучно ли он стоит на
месте, и тотчас мне донеси.
Дьячок в точности исполнил приказание.
- Ну что? - спросил Потемкин, когда он возвратился.
- Стоит, ваша светлость.
- Крепко?
- Куда как крепко, ваша светлость.
- Ну и хорошо. А ты за этим каждое утро наблюдай да аккуратно
мне доноси. Жалование же тебе будет производиться из моих доходов.
Теперь можешь идти домой.
Дьячок до самой смерти исполнял эту обязанность и умер,
благословляя Потемкина.
Однажды Потемкин, недовольный запорожцами, сказал одному из
них:
- Знаете ли вы, хохлачи, что у меня в Николаеве строиться такая
колокольня, что как станут на ней звонить, так в Сечи будет слышно?
- То не диво,- отвечает запорожец,- у нас в Запорозцине е такме
кобзары, що як заиграють, то аже у Петербурги эатанцують.
Князь Потемкин во время очаковского похода влюблен был в
графиню. Добившись свидания и находясь с нею в ставке, он вдруг
дернул за звонок, и пушки кругом всего лагеря загремели. Муж графини,
человек острый и безнравственный, узнав о причине пальбы, сказал,
пожимая плечами: "Экое кири куку!"
На Потемкина часто находила хандра. Он по целым суткам сидел
один, никого к себе не пуская, в совершенном бездействии. Однажды,
когда он был в таком состоянии, накопилось множество бумаг,
требовавших немедленного разрешения; но никто не смел к нему войти с
докладом. Молодой чиновник по имени Петушков, подслушав толки,
вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили
их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Потемкин
сидел в халате, босой, нечесаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков
смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин
молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и
вышел в переднюю с торжествующим лицом: "Подписал!.." Все к нему
кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова
поздравляют: "Молодец, нечего сказать". Но кто-то всматривается в
подпись - и что же? На всех бумагах вместо: князь Потемкин -
подписано: Петушков, Петушков, ПетушковЄ
У Потемкина был племянник Давыдов, на которого Екатерина не
обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он
решил упрекнуть императрицу, сказав, что она ему не только никогда не
дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что
Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.
Вскоре после этого разговора императрица, проходя с
Потемкиным через комнату, где между прочим вертелся Давыдов,
обратилась к нему:
- Пойдите посмотрите, пожалуйста, что делает барометр.
Давыдов с поспешностью направился в комнату, где висел
барометр, и, возвратившись оттуда, доложил:
- Висит, ваше величество.
Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:
- Вот видите, что я не ошибаюсь.
Когда Пугачев сидел на Меновом дворе, праздные москвичи
между обедом и вечером заезжали на него поглядеть, подхватить какое-
нибудь от него слово, которое спешили потом развозить по городу.
Однажды сидел он задумавшись. Посетители молча окружили его,
ожидая, чтоб он заговорил. Пугачев сказал: "Известно по преданиям,
что Петр I во время Персидского похода, услыша, что могила Стеньки
Разина находилась невдалеке, нарочно к ней поехал и велел разметать
курган, дабы увидеть хоть его костиЄ" Всем известно, что Разин был
четвертован и сожжен в Москве. Тем не менее сказка замечательная,
особенно в устах Пугачева. В другой раз некто, симбирский дворянин,
бежавший от него, приехал на него посмотреть и, видя его крепко
привинченного на цепи, стал осыпать его укоризнами. Дворянин был
очень дурен лицом, к тому же и без носу. Пугачев, на него посмотрев,
сказал: "Правда, много перевешал я вашей братии, но такой гнусной
образины, признаюсь, не видывал".
В 1770 году, по случаю победы, одержанной нашим флотом над
турецким при Чесме, митрополит Платон произнес в Петропавловском
соборе в присутствии императрицы и всего двора речь, замечательную
по силе и глубине мыслей. Когда вития, к изумлению слушателей,
неожиданно сошел с амвона к гробнице Петра Великого и, коснувшись
ее, воскликнул: "Восстань теперь, великий монарх, отечества нашего
отец! Восстань теперь и воззри на любезное изобретение свое!", то среди
общих слез и восторга Разумовский вызвал улыбку окружающих его,
сказав им потихоньку: "Чего вин его кличе? Як встане, всем нам
достанется".
Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов, говорил,что в
деревне его одна крестьянка, разрешилась от долгого бремени
семилетним мальчиком, и первое слово его, в час рождения, было: "Дай
мне водки!"
Зимою Павел выехал из дворца на санках прокатиться. Дорогой он
заметил офицера, который был столько навеселе, что шел, покачиваясь.
Император велел своему кучеру остановиться и подозвал к себе офицера.
- Вы, господин офицер, пьяны,- грозно сказал государь,-
становитесь на запятки моих саней.
Офицер едет на запятках за царем ни жив ни мертв. От страха у
него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего,
протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву
кучеру:
- Остановись!
Павел, с удивлением, оглянулся назад. Кучер остановил лошадь.
Офицер встал с запяток, подошел к нищему, полез в свой карман и,
вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и
встал опять на запятки за государем.
Это понравилось Павлу.
- Господин офицер,- спросил он,- какой ваш чин?
- Штабс-капитан, государь.
- Неправда, сударь, капитан.
- Капитан, ваше величество,- отвечает офицер.
Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает:
- Господин офицер, какой ваш чин?
- Капитан, ваше величество.
- А нет, неправда, майор.
- Майор, ваше величество.
На возвратном пути Павел опять спрашивает:
- Господин офицер, какой у вас чин?
- Майор, государь,- было ответом.
- А вот неправда, сударь, подполковник.
- Подполковник, ваше величество.
Наконец они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер,
самым вежливым образом, говорит государю:
- Ваше величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет
прокатиться еще несколько улиц?
- Что, господин подполковник? - сказал государь. Вы хотите быть
полковником? А вот нет же, больше не надуешь; довольно с вас и этого
чина.
Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался
подполковником.
Известно, что у Павла не было шутки и все, сказанное им,
исполнялось в точности.
По вступлении на престол императора Павла состоялось
высочайшее повеление, чтобы президенты всех присутственных мест
непременно заседали там, где числятся по службе.
Нарышкин, уже несколько лет носивший звание
обершталмейстера, должен был явиться в придворную конюшенную
контору, которую до того времени не посетил ни разу.
- Где мое место? - спросил он чиновников.
- Здесь, ваше превосходительство,- отвечали они с низкими
поклонами, указывая на огромные готические кресла.
- Но к этим креслам нельзя подойти, они покрыты пылью,-
заметил Нарышкин.
- Уже несколько лет,- продолжали чиновники,- как никто в них не
сидел, кроме кота, который всегда тут покоится.
- Так мне нечего здесь делать,- сказал Нарышкин,- мое место
занято.
С этими словами он вышел и более уже не показывался в контору.
Случилось, что в одном обществе какой-то помещик, слывший
большим хозяином, рассказывал об огромном доходе, получаемом им от
пчеловодства, так что доход этот превышал оброк, платимый ему всеми
крестьянами, коих было с лишком сто в той деревне.
- Очень вам верю,- возразил Цицианов,- но смею вас уверить, что
такого пчеловодства, как у нас в Грузии, нет нигде в мире.
- Почему так, ваше сиятельство?
- А вот почему,- отвечал Цицианов,- да и быть не может иначе: у
нас цветы, заключающие в себе медовые соки, растут, как здесь крапива,
да к тому же пчелы у нас величиною почти с воробья; замечательно, что
когда они летают по воздуху, то не жужжат, а поют, как птицы.
- Какие же у вас ульи, ваше сиятельство? - спросил удивленный
